Если
бы мне лет десять назад рассказали, как сложится судьба нашего коллектива,
я, может быть, даже и не поверил бы, что у нас будет, например,
сольный концерт в большом зале Карнеги Холла при полном аншлаге
в трудное для Америки время, после терактов 11 сентября 2001 года.
Концертные площадки, которые мы осваиваем, очень убедительны, и
я считаю, что это очень солидная карьера для коллектива. Так что
по большому счету я доволен тем, как складывается творческая судьба
хора.
Но,
наверное, если творческие фрагменты полностью сложились и в голове,
и в сердце, и вокруг человека, он уже перестает существовать, перестает
быть интересен. Он доволен, удовлетворен, и уже не за что бороться
и некуда стремиться. Как только приходит чувство удовлетворенности,
что все сложилось и все хорошо - это, мне кажется, наступает момент
этакого летаргического сна. Ведь для творческого
человека именно неуспокоенность и неудовлетворенность,
умноженные на амбициозность, являются залогом того, что движение вперед
не будет прекращаться. Как бы здорово ни складывалась творческая
судьба коллектива, как бы его ни принимали люди, как бы он ни был
любим, уважаем, оценен и критикой, и слушателями, надо все время
искать новые творческие пути развития и ни в коей мере не останавливаться
на достигнутом.
Всегда
нужно придумывать что-то новое, изобретать какие-то новые решения,
и вот тут я стараюсь активизироваться. Потом я обязательно выслушиваю
своих коллег - у них очень часто рождаются неплохие мысли. Но здесь
надо быть очень внимательным, потому что они могут иногда ошибаться.
Нарядная поначалу идея может оказаться тупиковой
по сути, и надо вовремя увидеть ее тупиковость,
разделить все, разложить по полочкам и принять правильное решение.
Я
способен на компромисс, способен прислушиваться к мнениям коллег,
это ведь неграмотно было бы для меня как для руководителя - всегда
стоять только на своем, это и не очень
умно. Нет, надо все позитивное выбрать, обработать и для пользы
дела применить. К тому же меня всегда окружает только талантливый
народ, я беру конфликтных, интересных, ярких профессионалов. И работать
с ними, с одной стороны, не очень просто, а с другой - крайне интересно
и очень продуктивно. Единственная проблема заключается в том, что
надо самому приходить к таким людям и быть им интересным, а для
этого надо всегда стоять на пару ступеней выше.
И
вот тут-то как раз мне бывает тяжело, потому что, к большому сожалению,
мне приходится быть еще и собственным администратором в глобальном
смысле, и это не может не разрушать искусство. Ведь заниматься искусством можно только имея деньги, и надо где-то
искать эти деньги для того, чтобы быть более выразительным и ярким.
Конечно, это меня отвлекает, потому что я должен позаботиться еще
и о том, чтобы вся эта команда работала и кушала. Чтобы не только
репетиционный процесс коллектива был обеспечен, но и множество других
аспектов жизнедеятельности. Это немножко бьет по творчеству…
Сейчас
я понимаю, что мы - это именно тот коллектив, в который люди должны
вложить деньги, причем не так, чтобы очень много денег. Хотя - ну,
не может же быть все сразу… У нас есть
большое желание и не очень большие годы, мы еще можем лет десять
раскручиваться и раскрутиться в конце концов.
Во
всяком случае, на Западе к нам уже колоссальное внимание В Америке есть совершенно реальные контракты, нас просто хотят
сейчас забрать в Америку, забрать и раскручивать там. Вот такой
сложный у нас сейчас период - как быть: оторваться от Родины, которую
любишь и обожаешь, из-за того, что Родина тебя не очень-то замечает,
не очень-то помогает, не очень-то ценит?
Конечно,
еврейский хор в нашей стране - это забава для русских людей, на
наши концерты русские люди замечательно ходят, а вот евреи могли
бы и поддержать свое искусство. Потому
что у нас есть, например, целый пласт репертуара, который без поддержки
так или иначе не обходится - это еврейская духовная музыка. Это
некоммерческая музыка, и мы от нее не отходим, за свой счет ее поем.
Залу, русским людям, она не нужна - ну, максимум, две песни, а мы
все-таки их напрягаем и они полчаса слушают
в течение шоу мою музыку - нашу музыку, национальную, гордость нашу.
Она замечательная, она великолепная, но работа над ней отнимает
очень много времени, а это музыка совершенно некоммерческая. Она
дает людям дух, дает пищу для ума, дает настроение, но она никак
не материализуется в деньги.
Вот
как раз эту нематериализованность еврейский
мир, религиозный и нерелигиозный, люди, которые помогают искусству,
должны бы поддержать. Искусство - оно ведь вообще не всегда материализуется… Все, чем мы занимаемся, нам очень нравится, мы не переступили
еще черту и не делаем только ради денег абсолютно ничего.
Я
знаю, например, что мы вот этим составом, этими людьми, тонкими
музыкантами с такими голосами и с таким вкусом и даже просто с пониманием,
где вкус кончается и начинается тончайшая грань приличия и неприличия
- мы могли бы сделать такой одесский-блатной-жаргонный-яркий-понтовый
репертуар, что страна бы с нашим именем просыпалась и засыпала!
Так, как мы это можем сделать - никто не сделает, потому что за
этим стоит образование, тонкость и, кстати, определенные типажи.
Но мы не будем этого делать, несмотря на то, что это очень
коммерческая тема. Мы не очень увлечены таким репертуаром.
Мы можем спеть одну-две песни для шутки,
да и то сделать их по-своему, интеллигентно. И если мы идем в эстраду,
в шоу-бизнес, то это только потому, что нам нравятся эти формы.
С
другой стороны, перековать себя под модели отечественного шоу-бизнеса
мы тоже не хотим. Мы хотим сохранить свое лицо, свою индивидуальность,
и при этом не жить по законам нашего шоу-бизнеса, потому что совершенно
непонятно, по каким законам он живет, что им движет.
Очень
жаль, что пока у нас не хватает средств даже не на жизнь - мы не
очень требовательные к жизни люди и не очень капризные. Но нам не
хватает средств для создания новых программ,
для того чтобы иметь живой состав музыкантов, для хорошего света,
просто для того, чтобы мы могли работать на более серьезном уровне
- у нас нет студии, у нас нет нормального помещения. Правительство
Москвы выделило нам особняк, который - и это нам сразу сказали -
ремонту не подлежит, единственный способ - его сломать и построить
себе новое здание за миллион долларов. А где взять миллион долларов?
У нас нет этого миллиона, мы же нефть не продаем.
Конечно,
мы делаем определенные шаги к тому, чтобы как-то самим себя обеспечивать
- надеюсь, что нам удастся в течение этого года создать свой небольшой
продюсерский центр, который занялся бы всеми организационными вопросами.
