«Сегодня
еврейские дети в Москве хорошо понимают, что они поют»
Признания
хормейстера Владимира Плисса
Как
я узнал, что я еврей
Своим
появлением на свет я обязан пресловутому «Делу врачей». Моя мама и
ее брат жили в Днепропетровске. Мама была детским врачом. Когда в
1952 г. страну охватил психоз – всюду искали «убийц в белых халатах»
и над врачами-евреями нависла реальная угроза, – в областном управлении
МГБ завели уголовное дело. И тогда дядя отправил сестру в Вологду,
к своему фронтовому другу. В Вологде детских врачей были считанные
единицы – ловить среди них ведьм было непозволительной роскошью. Так
мама спаслась от тюрьмы, а может быть, и от чего похуже. Возникла
еврейская семья, и появился на свет я…
Но
на разговоры о еврействе и даже на само слово «еврей» в семье было
наложено табу. Родители были людьми старой советской закалки: отец
– военный, мать едва не поплатилась за свою национальность. Я даже
не знал, что я еврей. Но однажды, когда родителей не было дома, я
полез в буфет за конфетами и нашел там свидетельство о рождении, где
прочитал удивившее меня слово. И всё же к седьмому классу я был увлечен
еврейской музыкой, собирал старые пластинки с записями Александровича,
Шульмана, Эпельбаума. Эта музыка притягивала не только ароматом запретного
плода, но и необыкновенной мелодикой. A манера исполнения была настолько
душевной, что навсегда стала частью моего внутреннего мира.
У
меня неплохое музыкальное образование: я закончил Ленинградский институт культуры по специальности «хоровое
дирижирование», а потом получил диплом хормейстера
в Институте им. Гнесиных. В Москве я никак
не мог пройти мимо синагоги, название которой звучало для хормейстера
особенно значительно – «хоральная». И вот там я услышал хор…
Это
был хор стариков-канторов. Ничего подобного теперь нет и уже не будет. Как профессионал я прекрасно слышал все
прегрешения этого коллектива против хоровой техники, но
сколько было в пении этих стариков еврейской души, стиля, умения передать
эмоциональное содержание молитв! Мне казалось, что ожили старые грампластинки,
и вживую зазвучала знакомая с детства необыкновенная музыка, – правда,
со всеми царапинами и треском. Канторы приняли меня очень тепло. Узнав,
что я студент «Гнесинки», стали агитировать: еврей, музыкант, хоровик – это то, что надо для карьеры кантора! Тогда это
казалось странным – одно лишь посещение синагоги могло испортить карьеру,
поскольку Комитет по делам религий следил за тем, чтобы религиозные
организации не очень-то укреплялись молодыми кадрами. Однако существовало
и понимание того, что в главной московской синагоге имелись три должности,
на которые старались принимать профессионалов – раввин, шойхет
(резник) и кантор. Это считалось важным для поддержания престижа в
глазах многочисленных зарубежных гостей столицы.
Тогда
еще большинство прихожан прекрасно понимали молитвы, люди говорили
на идиш, многие знали иврит. У стариков было чему поучиться – и серьезным
вещам, и канторским байкам. Канторы – народ
особый. Они соприкасаются с высокими духовными материями, но могут
себе позволить более легкомысленное поведение, нежели, скажем, раввины.
Вот, например, такая шутка. Во время молитвы на Йом-Кипур
кантор падает ниц. Зачем? Нет, не прощения за грехи у небесного суда
он просит – это единственная возможность незаметно для собравшихся
на самую длинную молитву года подкрепиться, откусив кусок колбасы.
С глубочайшим почтением вспоминаю я своих учителей, в первую очередь
кантора из Риги Моше Аронса.
Это был, как сказано о другом персонаже, «матерый человечище»: невысокий,
но очень сильный физически, он обладал мощным басом, что редко встречается
среди канторов. Аронс возглавлял религиозную
общину в столице Латвии, в 90-е гг. уехал в Израиль, потом вернулся.
Он совсем недавно умер в Риге, ему было далеко за 80. Среди старых
канторов был и Арон Байдель, родившийся в Бердичеве.
Он был слепой и, как часто в таких случаях бывает, обладал тончайшим
слухом и феноменальной памятью. Особого упоминания заслуживает кантор
Аркадий Гуттенберг. Он пел в память о своем отце, канторе Хоральной
синагоги. В 1937 г. Гуттенбергу-старшему
предложили вместе с другими религиозными деятелями подписать письмо-отречение
от религиозных заблуждений. Старый кантор отказался. Вскоре ночью
за ним пришли, и он исчез навсегда. Аркадий, очень, кстати, похожий
на своего отца, счел своим долгом продолжить его служение.
С
началом горбачевской эпохи появилась надежда на возрождение еврейской
жизни, в том числе и религиозной. В СССР приехал
Ральф Гольдман, почетный вице-президент «Джойнта»
– старейшей американской благотворительной организации, поддерживающей
еврейские общины. Целью визита Гольдмана было узнать, в чём, кроме
репатриации в Израиль, нуждаются советские евреи. У меня сложились
очень добрые отношения с этим незаурядным человеком. В первые годы
существования Государства Израиль он работал в секретариате Давида
Бен-Гуриона. Когда мы познакомились, Гольдман
был уже в весьма почтенном возрасте, но поражал всех своей мобильностью
и кипучей энергией. Сейчас ему за 90, но он всё еще у дел. После визита
Гольдмана раввин Адольф Шаевич отправился в США и взял меня с собой.
Мне предстояло учиться в «Ешиве юниверсити» – еврейском вузе, где, наряду с религиозным образованием,
студенты получают светскую специальность. Я был принят на факультет
канторского пения и учился у великого Йосефа Маловани. Он не только доскональный знаток еврейских молитв,
но и замечательный музыкант, отличающийся от многих канторов наличием
серьезного образования: Маловани – прекрасный
пианист и симфонический дирижер. За год учебы я побывал в различных
синагогах – ортодоксальных, консервативных, реформистских. Я
с огромным интересом знакомился с современным канторским
искусством, развивавшим традиции еврейской литургической музыки, заложенные
в XIX в. в Германии, Польше и России. Однажды мы попали на
богослужение, в котором участвовал хор Большой иерусалимской синагоги
под руководством Эли Яффе.
Как
я создал Хор Турецкого
Иерусалимский
хор – это профессиональный коллектив в его репертуаре – серьезные
произведения на литургические тексты. Но, откровенно говоря, по звучанию
он уступал русским академическим хорам, причем не только самым знаменитым.
У меня родилась идея – создать коллектив, который бы соединил традиции
русской хоровой школы и синагогального певчества.
Для реализации проекта нужен был еще один компонент – американские
деньги. Я поделился этой идеей с Ральфом Гольдманом. Идея получила
одобрение, «Джойнт» утвердил бюджет. В то время еще действовали советские
цены и зарплаты, поэтому на небольшие суммы в долларах можно было
сделать очень многое. Я стал искать дирижера. Себя я считаю вполне
грамотным хормейстером, но работа с коллективом на сцене – это не
мое призвание. Я обратился к декану своего факультета в Гнесинском
институте с необычной просьбой: нужен талантливый дирижер, и при этом
– обязательно еврей (обычно просьба звучала наоборот). Он порекомендовал
мне Мишу Турецкого, который на тот момент занимался с детским хором.
Так возник Хор Московской синагоги. Молодые ребята, собравшиеся в
коллективе, взялись за дело с невиданным энтузиазмом. Восторг, с которым
принимала первые наши выступления как еврейская, так и нееврейская
публика, показал, что у нас получилось что-то настоящее. Но нам хотелось
идти дальше. В 1990 г. в Калининграде состоялся первый «сольный» концерт
хора. В то время не составляло большого труда привлечь в коллектив
талантливых певцов-евреев. Для них это была возможность
и заработать, и выехать на гастроли за границу, и, разумеется, проявить
себя в творчестве. Мы понимали, что у нас – лучший в мире синагогальный
хор. Состоялись первые зарубежные поездки, организованные «Джойнтом».
Мы выступали в Европе, в США. Хор везде принимали с восторгом. С ним
пел кантор Йосеф Маловани.
Он вводил наш коллектив в мировую элиту исполнителей еврейской духовной
музыки. В то же время, я думаю, маэстро хорошо понимал, что
вряд ли какой-либо другой хор с таким блеском сможет сопровождать
его пение. Ошарашенные впечатлением от первого выезда за рубеж, хористы
не сразу понимали, что это всё-таки не гастроли профессионалов. Не
было гонораров – были лишь скромные суточные, которым тогда всё равно
были рады. Выступали не в престижных концертных залах, а в синагогах
и общинных центрах. Жили не в гостиницах, а спали в лучшем случае
в домах членов общин, а то и на полу в офисе «Джойнта».
«Джойнт» ведь не концертное агентство, в
его задачи не входит вкладывать деньги в организацию гастролей, чтобы
получить выручку от продажи билетов. тем не менее, Ральф Гольдман обещал,
что в следующий наш приезд выступать будем в «Карнеги-холле». Но до
этого, увы, не дошло. Наши ребята пели везде. От успеха, от избытка
молодой энергии их, как сейчас говорят, «пёрло».
Однажды, возвращаясь домой, в аэропорту, в зале ожидания, они запели…
Их услышала Марина Ковалева, продюсер и владелица знаменитого в то
время в США российского турагентства. Она
подошла к Мише Турецкому и предложила ему контракт на длительное турне
по США и Канаде. «Вы будете жить в приличных отелях, летать из города
в город самолетом, а не трястись в автобусах, будете получать достойное
вашего искусства вознаграждение», – сказала Марина. От этого предложения
невозможно было отказаться. Энтузиазм энтузиазмом, но людям надо и
деньги заработать. Надо отдать должное Мише и ребятам – они не хотели
меня бросать: предложили и дальше работать вместе. Но я не собирался
оставлять профессиональную еврейскую работу, не хотел порывать с «Джойнтом»,
без которого не было бы ни хора, ни знаменитого дирижера Турецкого.
Я остался в синагоге, но Xоральная синагога осталась без хора.
И тогда я взялся собирать новый хор…
Как
я создал «Хасидскую капеллу»
При
поддержке «Джойнта» в Еврейском центре искусств,
который я возглавляю, функционировала Академия канторского искусства. Здесь занимались канторы из разных
городов. Среди них были неплохие певцы, и я предложил им собрать в
своих городах еврейские квартеты, которые разучили бы программу, а
потом могли бы выступать в объединенном составе. Так возник хор Академии
канторского искусства. В его основе были
москвичи, питерцы и ребята из Калининграда. Через какое-то время остались
только москвичи, поскольку съезжаться на репетиции из разных городов
оказалось трудно. Хор возглавил Александр Цалюк
– талантливый дирижер со своим творческим почерком, тоже выпускник
«Гнесинки». Но, честно скажу до уровня Турецкого
он не дотягивал. Через какое-то время в Америке у Марины Ковалевой
начались проблемы с бизнесом. Всего, что она обещала, исполнить не
удалось, и Хор Турецкого вернулся в Москву. С синагогой у коллектива
возник конфликт, после того как ребята отработали «халтуру»
8-го марта, а это был Шаббат. Раввины запретили
хору выступать в синагоге и называться «синагогальным хором». Но ребята
без работы не остались: их взял Кобзон в свое грандиозное «прощальное»
турне. В то время в еврейском мире появились свои «новые русские».
Владимир Гусинский создал Российский еврейский конгресс, целью которого
была поддержка еврейской жизни не за счет зарубежных спонсоров, а
силами российских евреев-бизнесменов. И вот однажды на дне рождения
банкира Бориса Хаита, где присутствовал Гусинский и другие «олигархи»,
хор Турецкого спел «Мурку» – классическую блатную песню в виртуозной
многоголосной обработке. Ну, сказали новые русские евреи, такой хор
обязательно должен петь в Хоральной синагоге. Были выделены очень
большие деньги на развитие хора. Это позволило ему стать на истинно
профессиональную основу. Но в синагоге уже работал хор Цалюка.
Я предложил, чтобы работали оба коллектива: учитывая спрос на гастрольные
выступления, работы хватило бы всем. Но Саша Цалюк
обиделся и ушел со своим хором работать в синагогу «Хабада».
Так возник хор «Хасидская капелла». Несмотря
на обиды, сопутствующие жизни творческих коллективов, я чувствую удовлетворение
плодами своей деятельности: три ярких хоровых коллектива живут своей
жизнью. Почему три? Дело в том, что у Хора Турецкого был дублерский
состав, которым руководил Леонид Бар. Коллективы разделились совсем
недавно: Миша Турецкий окончательно ушел в шоу-бизнес, создал блестящий
коллектив, успех которого вышел далеко за границы еврейского мира.
Я рад, что арт-группа «Хор Турецкого» всё
же не порывает со своими еврейскими корнями, сохраняет в репертуаре
и синагогальную музыку, и еврейские, и израильские песни. А хор Лени
Бара остался Хором Московской синагоги. На сегодняшний день это великолепный
профессиональный коллектив, и я считаю, что судьба хоровых традиций
евреев России в надежных руках. Сейчас Хор Турецкого
большим турне по России отмечает свое 15-летие. Этот юбилей
по праву могут отмечать и два других московских еврейских хора. Кстати,
из первого состава у Турецкого остался только один певец; большая
их часть – в хоре Лени Бара и в «Хасидской капелле» Саши Цалюка.
Как
я учил канторов
Я
уже упомянул об Академии канторского искусства,
которая работала при Еврейском центре искусств в Москве. Я стремился
передать другим то, чему научился от стариков-канторов, а также от
знаменитых мастеров в Америке. Были организованы различные семинары
для общинных канторов, регулярные занятия для москвичей. Вели занятия
известные канторы из США, Канады и Израиля. Опять нужно упомянуть
Йосефа Маловани – каждый его приезд был праздником для учеников.
Он напел на уроках полный комплект субботних, будничных и праздничных
молитв – многие до сих пор пользуются этими кассетами. Однажды Маловани
не смог приехать на семинар в Москву и вел урок по телефону, по громкой
связи. Этот наш проект при поддержке «Джойнта»
работал много лет. Сейчас он, к сожалению, не функционирует – в России
канторы оказались востребоваными только в столичных синагогах. Жаль, конечно,
ведь в дореволюционной России (включая Польшу и Украину) культура
синагогального пения достигла своих вершин.
И
всё же канторы учились у нас в Москве не напрасно. Мы сумели вовлечь
в еврейский мир много талантливых людей. Миша Турецкий, Саша Цалюк, Леня Бар – они в любом случае были бы музыкантами,
преподавателями. Но сегодня это яркие фигуры в еврейском музыкальном
мире, знатоки и творцы еврейской музыкальной культуры. А сколько ребят,
далеких от иудаизма, никогда бы, может, и не зашедших в синагогу,
пришли к еврейству благодаря музыке, благодаря занятиям в наших хорах
и в канторском семинаре! Андрей
Ситнов и Борис Ушеренко работают канторами в Германии, Михаил Письман
– в США, блестящий пианист Владимир Красов
работает в Еврейском музыкальном театре в Канаде и поет в синагоге,
Илья Плоткин организовал в Иерусалиме ансамбль
русской песни и тоже поет в хоре Большой синагоги Иерусалима, Вадим
Папиш стал по-настоящему религиозным человеком
и пел в хоре Тель-Авивской оперы…
Как
я работал в Нюрнберге
В
2002 г. я решил круто изменить свою жизнь. Программа канторских семинаров тогда закрылась, а я получил приглашение
поработать кантором в синагоге Нюрнберга. Не скрою, привлекала и зарплата.
У меня были планы обосноваться в Германии всерьез, но сначала я поехал
поработать по контракту. О Нюрнберге у меня остались самые прекрасные
воспоминания. Там замечательная община. Что очень важно, много людей,
серьезно относящихся к традиции, считающих долгом регулярно посещать
синагогу. Большим отличием от российских, да и от многих немецких
общин было то, что община содержала себя сама, имея доходы от недвижимости.
Меня замечательно приняли, предоставили служебную квартиру. Было всё,
что нужно для жизни и работы. Правда, не хватало там русских просторов
и московских масштабов…
Я
уже планировал перевозить семью. Но в Вологде заболела мама, и пришлось
вернуться, чтоб быть рядом с ней. Сейчас на моем месте работает выпускник
нашей канторской школы Боря Ушеренко, который
часто передает мне благодарность и за учебу, и за место работы.
В
Москве я, как и прежде, руковожу Еврейским центром искусств. Мы проводим
ежегодные фестивали детского творчества, каждое лето возим детей в
международный еврейский лагерь в Сарваше (Венгрия), выпускаем
сборники еврейских песен – ноты, диски с фонограммами. После трагедии
в Беслане мы организовали акцию «Еврейские семьи – детям Беслана».
С недавнего времени я являюсь руководителем отдела общественных связей
Конгресса еврейских религиозных общин и организаций
России и Московской еврейской религиозной общины. Сейчас у нас реализован
новый проект – большой еврейский детский хор. Думаю, что этот коллектив
достоин первого места среди детских еврейских хоров в Европе не только
по численности (около 120 человек), но и по исполнительскому уровню.
Причем это не просто дети, собранные, как 15 лет назад, из обычных
музыкальных школ и бессмысленно заучивающие песенки и молитвы на иврите.
В нашем новом хоре поют учащиеся еврейских школ. Сегодня еврейские
дети в Москве хорошо понимают, что они поют.
|
