Незадолго
до того хор вернулся из поездки по Америке, и потому мой первый
вопрос был, так сказать, обращен за океан.
–
Михаил, так как же вам работалось в Америке? Успешно?
–
О наших успехах пусть говорят другие, а мы потупим глазки. Надо
быть скромнее.
–
Значит, принимали хорошо?
–
Да, да, да!.. Это было такое небольшое турне в ареале между
Чикаго и Майами специально для «американских» американцев с
самостоятельной программой и специальным конферансом.
–
И как они вас воспринимают? С пониманием?
–
Да, они очень любят ту музыку, которую мы ставим в наши концерты,
– мюзикловую, джазовую, еврейскую,
итальянскую, оперную, русские песни – и очень тепло реагируют.
–
А как они, кстати, реагируют? Ведь публика в разных странах
мира очень по-разному откликается на выступления артиста.
–
Очень живо. Хлопают, кричат, вскакивают, подпевают, танцуют...
На самом деле я думаю, что национальность публики не имеет никакого
значения. Реакция всегда зависит только от степени доверия к
артисту. Если ему удается расположить слушателя к себе, то любая
аудитория реагирует очень бурно, радостно и ярко.
Но надо признать и – тьфу, тьфу, тьфу, постучать по дереву
– концерты наши в последнее время, где бы мы ни выступали, в
Красноярске, в Ростове или Майами, всегда проходят с неизменным
успехом.
–
Ты имеешь в виду вашу последнюю, новую программу «Любимое! С любовью! О любви!»?
–
И ее в том числе. Но на самом деле наш успех начался с первой
же программы под названием «Еврейские песни о главном». Она
везде, и в России, и в Израиле, и в Америке, прошла удачно.
Потом была программа «Два часа еврейского счастья», которая
вам здесь так понравилась. Что же касается последней программы,
то она, пожалуй, самая демократичная, открытая и понятная всем
без исключения. Она сделана так, чтобы все еврейское в ней было
наднациональным. На самом деле это у меня сверхзадача такая
– отдавать лучшие элементы еврейского музыкального искусства
людям других национальностей. Ведь музыка Верди тоже написана
не только для итальянцев, а для всего мира. Так же, как и русская
музыка, немецкая, французская. Мы же хотим нести в мир именно
еврейскую музыку. Это наше скромное, но очень важное желание.
–
Вообще-то, на мой взгляд, еврейскую музыку довольно трудно отделить
от мировой. К какому, скажем, разделу отнести музыку Мендельсона
или Гершвина...
–
... или почти все советские песни, которые, как выясняется,
написали евреи. Взаимопроникновение музыкальных культур действительно
всегда было очень сильным. Но есть ведь и непосредственно еврейская
музыка. Ее-то мы и стараемся сделать понятной и интересной всем
людям.
–
Что же конкретно вошло в вашу новую программу?
–
Все лучшее и любимое публикой: вещи, проверенные временем на
многочисленных концертах. Ну и, разумеется, то, что мы сами
очень любим. Ведь у артиста особенно хорошо получается то, что
ему нравится. И так уж случилось, что большинство этих песен
– о любви: о любви к матери, о любви к женщине, о любви к родине...
Все песни, вошедшие в эту программу, – штучные, все – шлягеры.
Что же касается направления, то оно так и осталось многоплановым,
многожанровым и многоязычным. Впрочем, описывать программу трудно.
Читатели газеты сами увидят ее и оценят.
–
Элементы театральности в новой программе остались?
–
Разумеется. Именно в этом направлении мы сейчас и движемся.
Ведь на дворе – двадцать первый век, и только одного пения на
сцене уже мало. Поэтому мы стараемся каждую нашу песню превратить
в маленький, законченный спектакль.
–
А есть в новой программе что-то, подготовленное специально для
Германии?
–
Есть. В первую очередь композиция «Israel»
легендарной группы Tschingis Khan.
Разумеется, на немецком языке. В совершенно новой аранжировке
и с девятиголосным вокалом. Мы считаем, что это наша большая творческая
удача. Есть и еще пара песен. В том числе песенка о счастье
из репертуара знаменитой группы Comedian
Harmonists. Она мне очень нравится, хотя в ней выражено немножко
другое представление о счастье.
–
Но разве представление о счастье у всех людей на земле не одинаково?
–
Как тебе сказать... Ну что, например, такое – еврейское счастье?
Это короткий промежуток времени между двумя еврейскими несчастьями.
Вот и получается, что пожелание кому-то еврейского счастья прозвучит
более чем двусмысленно. Что же касается общечеловеческого представления
о счастье, то оно, наверное, одинаково для всех.
–
А в чем сегодня заключается счастье российского артиста? Ведь
Россия стала жить лучше. Отразилось ли это как-то на ваших взаимоотношениях
с публикой?
–
Да, бытие действительно определяет сознание. Публика наша стала
более требовательной, и работы у нас заметно прибавилось. И
еще один любопытный момент. Российские города, приглашая нас
на гастроли, стали чаще запрашивать сугубо еврейскую программу.
Скажем, такой город, как Ростов, столица донского казачества,
где и евреев-то совсем мало, пару месяцев назад попросил нас
привезти нашу старую программу «Два часа еврейского счастья».
Мы сначала удивились, но приехали. И два часа на девяносто процентов
русская публика буквально ликовала под наши песни. Они им очень
понравились. Потом люди подходили и говорили нам, что это одно
из самых ярких впечатлений, которые им довелось пережить за
последние годы. Но и для нас это было одно из самых ярких впечатлений
от наших выступлений. На мой взгляд, это говорит о том, что
в целом повысился уровень культуры россиян, в том числе и в
провинции. Им уже мало одной «попсы голимой».
У них уже интересы гораздо шире.
–
А как поживают ваши поклонники в Тольятти? Помнится, там однажды
какие-то мерзавцы попытались сорвать
ваш концерт – сообщили, что в зале заложена бомба. А зрители
два часа, пока в помещении шел обыск, мокли под дождем, но так
и не разошлись...
–
О! Тольятти по-прежнему остается нашим самым любимым городом.
Мы, как и прежде, два раза в году там обязательно выступаем.
Но если раньше пели в залах на 600 – 800 человек, то теперь
выступаем перед аудиторией до двух с лишним тысяч. Нам вообще
очень нравится выступать в Центральной России. Кстати, скоро
мы поедем в большое турне по российским городам – Тольятти,
Уфа, Нижний Новгород, Самара... А наш пиар
там проходит под девизом, придуманным когда-то берлинским импресарио
Леней Шляховером: «Это надо показать детям». И замечу, детям наши
песни действительно нравятся.
–
Не стоит ли это понимать так, что, освоив женские оперные арии,
вы решили включить в свой репертуар еще и детские песни?
–
Если ты имеешь в виду песенки Шаинского,
то нет. Просто я думаю, что хорошие песни не имеют как национальных,
так и возрастных границ.
–
Кстати, а твоя дочь – какую музыку
она слушает и как относятся к твоему искусству?
–
Как тебе сказать... Ей уже 18, она изучает юриспруденцию и относится
к моему творчеству весьма критично. Она для меня как лакмусовая
бумажка, по которой можно судить, как та или иная вещь будет
действовать на публику. Но честно скажу: она не сильно увлечена
моим искусством.
–
Это почему же? Ведь она же раньше даже на гастроли с папой ездила...
–
Просто у нее сейчас другие интересы. Ей на данном жизненном
этапе ближе рок и всякие там группы. Сценический образ собственного
отца ее сейчас не привлекает. Но зато очень сильно привлекает
ее подруг, что для меня куда более важно. Ведь это поднимает
ее собственный авторитет в их глазах.
–
Работаешь, значит, на имидж дочки?
–
Получается, что так.
–
Вот мы сегодня много говорили о счастье. Скажи, те годы, что
ты не был в Германии, принесли тебе счастье?
–
А в чем у нас, у артистов, счастье? В труде.
–
И только?
–
Понимаешь, в чем дело – та огромная аудитория,
с которой артист работает, должна получить частичку его самого.
Значит надо себя в этом плане сберечь.
–
Ты что же, хочешь сказать, что бережешь свою любовь для публики,
экономя на близких?
–
Безусловно. Я же карьерист. Фанатик. В хорошем смысле этого
слова. Но я убежден, что моя семья получает огромную отдачу
от моего успеха на сцене. Не скрою – я заложник своего дела.
И если, скажем, я в этой жизни реализовал себя как отец, то
именно как «отец» хора Турецкого. Я его родил. Вырастил. И он
все время требует к себе моего безраздельного внимания. И мои
близкие это понимают.
–
Понимать-то, наверное, понимают. Но ведь и волнуются, особенно
когда ты едешь в какие-нибудь «горячие точки». Вы ведь выступали
в Грозном в один из самых тяжелых моментов. Не страшно было?
–
Немного. Мы поехали в Грозный вместе с Иосифом Давидовичем Кобзоном.
И вот сходим по трапу самолета, и ко мне, прямо на аэродроме,
подходит один кабардинец и говорит: «Слушай, у тебя вид богатого
человека – береги себя, а то украдут». Меня аж
передернуло от такой мысли. А дальше – еще круче. На полуразрушенном
стадионе собралось более трех тысяч человек. Из них человек
триста – с «пушками». Иосиф Давидович, кося глазом на публику и с кривенькой такой
улыбочкой говорит мне: «Ну что, давай начинать, пока
нас не подстрелили». Но и это еще не все! Когда концерт закончился,
в мою гримерку вошли три мордоворота с
обрезами и говорят: «Пошли, такой-то (и называют имя одного
тамошнего серьезного авторитета) хочет
с тобой разговаривать». Я, конечно, немножко испугался. Думаю:
все – сбылось предостережение кабардинца! Но деваться некуда
– поехал с ними. В общем, привели меня к этому «герою». Я так
понял, что он концерт видел и слышал. И он мне, голосом Сталина,
говорит: «У нас в Чечне не всегда будет так плохо. Когда-нибудь
и у нас будет хорошо. И тогда ты опять приедешь к нам
и будешь петь свои песни. Они нам очень нравятся».
–
Не удивлюсь, если узнаю, что ты выступал и на палестинских территориях.
Ведь ты часто бываешь в Израиле...
–
Нет, пока не приходилось. Но если бы нас пригласили принять
участие в некой музыкальной акции примирения (а такой проект,
к слову, обсуждается), я бы поехал, не раздумывая ни минуты.
Артист должен быть там, где его искусство нужнее всего, с теми,
кто особенно нуждается в моральной поддержке. В этом, на мой
взгляд, наша особая миссия. И этому мы учимся у Иосифа Давидовича, который всегда ехал и едет туда, где
его ждут.
–
В нынешнем году, если я не ошибаюсь, хор отказался от участия
в гала-концерте церемонии вручения телепремии «Теффи»
в пользу гастролей по Германии. Стоит ли это расценивать так,
что мы после введения евро нуждаемся в особой моральной поддержке?
–
Не-ет! Это мы в вас нуждаемся – в
нашей замечательной публике. Но на самом деле все несколько
прозаичнее. Просто церемония назначена на 31 января, а первого
у нас уже концерт в Берлине. Поэтому, чтобы не подвергать это
выступление риску, мы и отказались от гала-концерта.
–
Не жалеете?
–
Нисколько. Мы действительно очень любим Берлин. Это очень дорогой
нам город, где живут очень близкие нам по духу люди. Мы уже
предвкушаем радость встречи с ними. Наши концерты на берлинской
сцене всегда проходят на каком-то особенном подъеме и с особой
отдачей.
–
Спасибо за беседу. И до скорой встречи!
Интервью
вела Вера Бурлуцкая
Русская Германия, № 04’2003
Источник
