Гамбит
Турецкого
Знаменитый
хор зажигает в Кремле
…Они
выступают на лучших площадках — в Кремле,
консерватории, пробились даже в «Карнеги-холл».
Американцы, несмотря на строжайший отбор
худсовета и профсоюза зала, не смогли им
отказать. Послушали и сказали: «У нас такого
в Америке нет!» А сейчас — 8,9 и 10 декабря
хор Турецкого дает три фантастических концерта
в Большом Кремлевском дворце. Ставит шоу
Андрис Лиепа, декорации и костюмы придумала
Анна Нежная, в создании имиджа помогает
Александр Песков. А мы тем временем зададим
пару вопросов художественному руководителю
хора — Михаилу Турецкому.
—
Михаил, тяжело соответствовать зрительским
вкусам? Как изменился хор за последние годы?
—
Последние два года для нас — это серьезный
прорыв на очень широкую аудиторию зрителя.
Если говорить только о России — 70 городов
нас просят постоянно: приезжайте с большим
сольным концертом. И это самое крупное наше
завоевание: мы настолько расширили свой
репертуар, что он стал демократичным, международным,
понятным всем… В нем есть все — «от» и «до».
Даже охранники, сидя в зале, говорят: мы
такого никогда не видели. И это становится
уже хронической историей, когда «один Кремль»
— уже не вмещает, «два» — тоже. И если бы
сегодня была свободная продажа, если бы
спекулянты не придерживали билетов — мы
и пять концертов смогли бы в «Кремле» дать.
—
Сейчас настолько конкурентное время по части
всяких шоу… Не боитесь?
—
Наоборот! Можно потягаться с сильными мира
сего в плане шоу-бизнеса. И показать свои
зубы: смотрите, дорогие друзья, у вас 20—30%
заполняемости, а у нас все 100, хотя мы
как бы и «неформат».
—
До сих пор «неформат»?
—
Ну все так говорили раньше. Иным продюсерам
не хочется париться — а то, знаете, «опера»,
«духовная музыка» — это же совсем не то,
что вещают с экрана «ящика». Но нам хочется
«париться»! И наше классическое образование
нисколько не мешает этому, а только помогает.
Это только у нас на эстраде любитель — человек,
не знающий нот, — может стать звездой. Да-да:
девальвация слова «звезда» в России очень
велика. Здесь звезды все, кто мелькнул четыре
раза в телике. Когда тебя деньгами накачивают,
как шарик. А как только источник денежный
иссякнет — шарик быстро сдувается. А по
сути-то звезды — это те, кто годами выдерживает
«проверку на вшивость». Хотя я не могу говорить:
это вы слушайте, а это — нет! На каждый
продукт есть свой купец. Мадонна «сексуется»
с крестом, разводит весь мир — ну что ж,
браво. Если ты — мыслящий человек, то это
понимаешь…
—
Вы принципиально поете только «вживую»?
—
Мы любим петь. И умеем петь. Нам не надо
для этого кого-то приглашать, чтобы за нас
кто-то спел, а мы под это будем только рты
открывать. Мы себя не хотим лишать невинного
удовольствия петь, да еще и за деньги (смеется).
Это сумасшедший кураж! Когда ты знаешь,
что твой голос имеет такие вибрации, которые
интригуют, заводят, приговаривают, несут
веру в завтрашний день… А когда работаешь
под фонограмму, то не можешь вложить душу.
И контакта с аудиторией не получается. А
чтобы как-то заткнуть» эту душевную брешь,
артист по сто раз переодевается: вот-де
какая на мне штучка красивая, смотрите!
Это не редкий случай, когда мы приходим
на телевидение, а нам говорят: у нас нет
10 микрофонов. Это всегда жуткие скандалы!
Дают только три микрофона, приходится приносить
свои… Для того чтобы пели все.
—
10 участников — это число уже закостенелое,
оно не может быть больше или меньше?
—
Есть разные семьи. Есть гарем. Или сексуальное
одиночество, когда ты хочешь работать на
сцене в одиночку. «Битлз» — четыре человека,
почему не три? Под то, что мы сегодня рисуем,
— а мы рисуем мировую картину музыки, которую
можно спеть мужскими голосами, — это число
идеально. К тому же есть два-три мужских
голоса, которые легко могут петь женские
партии. Поэтому для нас репертуар безграничен.
Можем спеть «Барселону» — и все будут думать
(не видя), что поет женщина, а не мужчина.
Что мы делаем? Допустим, не читают сегодня
книги, а читают журналы. Почему? Времени
нет. Хочется, чтобы все самое интересное
сжали в одном месте и написали. Люди идут
в театр, чтобы в опере услышать свою любимую
арию. Но им длинноты не нужны, не хочется
ради этой арии сидеть 3 часа. Вот мы такой
«журнал» взяли и создали. Наши три часа
— это полный ликбез по всей классике. Тут
и религиозная тематика, и любовная лирика,
и патриотическая история…
—
Что же сейчас нужно людям, на ваш взгляд?
—
Ну вот раньше пели: «Я другой такой страны
не знаю, где так вольно дышит человек».
А это 1937 год, приезжает «черный воронок»
и увозит человека. Абсолютно неискренняя
история, поэтому всему просоветскому нынче
не очень доверяют. Но, с другой стороны,
возьмем «Марш энтузиастов». «Нам нет преград
ни в море, ни на суше…» И дальше: «Пламя
души своей, знамя страны своей мы пронесем
через миры и века!». И вот сегодня, приезжая
в Нижний Новгород или в Казань, мы наблюдаем
такой строительный бум! Дальний Восток,
Сибирь — все меняется в считанные дни! Никакая
Америка, никакая Европа так быстро не менялись.
«Загнивающий Запад» сам себя съедает. А
здесь… такое время, когда этот «Марш энтузиастов»
становится искренне актуальным. Люди с огромным
удовольствием поют эту песню вместе с нами.
—
Вы этакое «вмешательство» допускаете?
—
Ну так! Это и есть преимущество «живого
звука». Я в любой момент могу остановить
концерт. Не буду орать за кулисы: эй, чувак,
выключи там магнитофон! Просто говорю своим:
«Тише! Теперь поет зал!» А под конец: «Я
верю тебе, Нижний Новгород, — когда город
меняется такими темпами, становится понятно,
что вы поете про себя, друзья!» Бурные и
продолжительные аплодисменты.
—
Отличается публика Москвы от публики других
городов?
—
Ну… у Москвы больше претензий. Люди более
избалованны, но зато лучше подготовлены.
Бывает так, что планки никакой нет, они
вроде под все что угодно готовы пуститься
в пляс. Но и не врубаются до конца. Но это
уже исключение. Потому что сегодня и в российской
глубинке люди живут по-человечески. Я помню,
в 90-х годах непонимание было. Приезжаем
в Израиль, сидит эмиграция, а ты ведешь
свое шоу: «Говорят, французы любят женщин,
американцы любят деньги». А они там перешептываются:
«Что он такхое говхорит? Это мы, что ли,
франхцузы?» Неврубонтас вообще ни во что.
Но сейчас уже нет такого… Главное, делать
то, что считаешь нужным. Соответствовать
своим представлениям об искусстве. Хотя
телевидение все равно искусство вырежет
и оставит шоу-бизнес. Да, людям хочется,
чтоб на концерте было больше «клюквы» и
«малины». А мы — нет, не идем на поводу.
Говорим: «Придется вам потерпеть. Послушать,
подумать, посмотреть вокруг себя. Понять,
что есть не только «гормон радости», но
и другие гормоны…» Но народ в итоге нам
благодарен.
Ян
Смирницкий
Московский
Комсомолец
28.11.2006
