-
Вы занимаетесь очень специфическим разделом искусства,
древним, но от этого не менее национально
специфическим. Как живется человеку, посвятившему жизнь
этому в России?
-
Понимаете, то древнее и специфическое искусство, о котором
вы говорите, - только часть нашей деятельности, хотя
и очень самобытная, яркая, и очень нами любимая. Это
связано с традицией, это высочайшего класса музыка.
Люди, как правило, отзываются на то, что они знают.
А это достаточно "не раскрученный" пласт музыки,
малоизвестный, но - гениальный. Мы культивируем образцы еврейской классики, еврейской духовности,
понимая, что это значительная часть общемировой музыкальной
культуры. Это не просто, но нам удается, и мы счастливы.
На наших концертах в России 75 процентов публики - не
евреи. Мы смягчаем вражду между народами, показываем,
что евреи - это не только банкиры и бизнесмены, но и
философы, музыканты, поэты, ученые. Это традиция и религия.
В этом плане сверхзадача, которая когда-то была поставлена,
- оторвать народ от местечкового представления о еврейской музыке, насытив ее завоеваниями нынешней музыкальной
культуры, - нам сегодня удается. Мы еще не достигли
вершин, но мы на пути, мы работаем, мы меняемся. Это
касается того древнего пласта, который является частью
нашего музыкального потенциала. Но мы еще являемся и
частью русского музыкального процесса, мы все закончили
высшие музыкальные учебные заведения в России, у нас
широкий музыкальный кругозор, и наши амбиции идут дальше
какого-то одного пласта культуры. К тому же, если бы
мы сделали концерт только на основе древнего культурного
пласта, нам было бы трудно собирать зрительные залы,
заявить о себе. Это было бы очень недемократично. Поэтому
мы создаем качественный антураж для древнего пласта
с помощью других видов искусства, но все равно связанных
с еврейской историей и культурой. Мы оттеняем древнюю
музыку, делаем ее более красочной, более значительной.
Даже в дизайне существуют главные ткани и вспомогательные,
оттеняющие главные. Если после интернациональных шлягеров
или русских песен спеть еврейскую молитву, она на этом
контрасте слушается еще лучше. Очень важно добиться,
чтобы музыка проникала в сердце. Наша задача не сводится
к тому, чтобы просто развеселить народ дешевой клоунадой,
а дать людям заряд бодрости, уверенности в себе, чтобы
люди после концерта долго не могли забыть полученного
впечатления. В нашем концерте древний пласт присутствует
не только для души, он является основой нашего искусства.
-
У меня сложилось впечатление от ваших концертов, виденных
мной, как от явления высочайшего класса, очень профессионального,
но все-таки явления эстрадного толка. Я прекрасно понимаю,
что мы живем в коммерциализированном мире, и догадываюсь, что без этого нельзя.
Но несколько лет назад вы начинали свою деятельность
несколько иначе. Вероятно, это было менее зрелищно,
не привлекало таких масс зрителей. Но, на мой вкус,
тогда присутствовало нечто более глубинное
и подлинное, чем эстрада, которая, обращаясь к широкой
аудитории, автоматически в чем-то упрощает какие-то
вещи. Эстрада опирается на шлягеры, в этом ее природа.
Но вы ведь серьезный музыкант, вас самого не раздражает
новый подход к работе?
-
Меня когда-то мои учителя, авторитеты в музыкальном
мире, спрашивали, зачем я, классический музыкант высокого
уровня, опускаюсь до эстрады. Я отвечал, что не хочу
опускаться до уровня эстрады, а, наоборот, хочу эстраду
поднять до своего уровня. Мы еще не в апогее творческой
формы, мы еще движемся к нему, но у меня в ушах тот
эталон, к которому стоит стремиться. Вы говорите о коммерческом
времени, но не только в нем суть. Я не хочу быть элитарным
исполнителем. Существует много людей, которые в нас
нуждаются. Необходимо стать для них некоей психотерапевтической
помощью. Многие зрители говорят нам, что получили заряд
такой эмоциональной силы, что он надолго защитит их
от депрессии, плохого настроения, неуверенности в себе,
даже еврейских комплексов. Наша формула демократична,
но если потребуется элитарный концерт из классики, музыки
высокого стиля, мы легко можем его сделать.
-
У вас есть подобные программы?
-
Мы участвуем в московском фестивале "Черешневый
лес", программа которого составлена из лучших исполнителей.
Там нам заказывают нашу классическую программу. Это
не эстрада, не хореография, а исключительно пение высочайшего
уровня - программа на два часа. В ней звучат иные аранжировки,
она акустическая, без микрофонов, без инструментального
сопровождения, одни голоса. Это совсем другой подход.
Израиль диктует другие подходы, иные требования, задачи.
Мы существуем для людей, а не только для себя. Многие
в зале не хотят слушать ничего классического. Они приходят
ради шлягеров, "Мурки", "Бубликов",
легкой и доходчивой музыки. Но и эту музыку мы стараемся
сделать достаточно интеллектуальной, чтобы она не пробуждала
низменные чувства, а заставляла людей слушать, как это
сделано. Мы нашли новые интонационные повороты, новую
музыкальную фактуру.
-
Вам, как музыканту, это делать интересно?
-
Я не занимаюсь ничем, что мне неинтересно. И никогда
не буду заниматься тем, что приносит большие деньги,
но не приносит мне удовольствия. Нельзя продавать душу
дьяволу. Можно потерять талант. То, что Г-сподь дал, Он может и забрать. Не стоит размениваться. В
творчестве я придерживаюсь ориентиров, интересных мне,
дающих мне состояния ожидания, горения, поисков, сомнения.
Именно это основа. Я мог бы сделать программу из тюремных
песен. Если бы с нашими голосами и мастерством спеть
весь "блатняк"…
Самая популярная песня в России - "Владимирский
централ". Природа бывшего советского человека тяготеет
к тюремной романтике. Достаточно исполнить "Черный
ворон", "Голуби летят над нашей зоной"
и иные тюремные шлягеры, и Россия будет с ними вставать
и ложиться спать. Но мы не идем на это.
- Вы знаете, что существует и еврейская лагерная песня?
Лет 25 назад я слышал еврейских стариков, отсидевших
по полному сроку, которые пели именно еврейские лагерные
песни., и это было нечто потрясающее.
Классический еврейский мелос, но со вполне лагерным
текстом.
- У меня нет доступа к этим песням. Я бы хотел изучить
их.
-
Боюсь, что его нет ни у кого. Люди эти ушли, они и тогда
уже были стариками. Возможно у кого-то сохранились записи,
не знаю Если кто-то сохранил их, до вас это со временем дойдет. Они
были поразительны по своей пронзительности. Скажите,
вы продолжаете исполнять древнюю и современную, но все
же исключительно еврейскую музыку?
-
Нет. Не случайно наша программа идет на восьми языках.
Мы отталкиваемся от еврейских идей, но уходим в другие
стили. Понять еврейскую музыку так же сложно, как понять,
кто такие евреи. На еврейской музыке вырос Бродвей.
На еврейской музыке поднялась вся популярная советская
песня. Кто написал все российские шлягеры? Дунаевский,
чей дед был кантором, братья Покрасс, Баснер, Колмановский, Островский, Френкель, Фельцман,
даже Тухманов. У этих людей
были корни, музыкальные впечатления, воспринятые от
родителей. В моей нерелигиозной семье я всегда сидел
за столом среди родственников, которые пели еврейские
песни. Еврейское мироощущение все равно проникает тебе
в душу, и композитор даже не в еврейской среде не теряет
свою еврейскую генетику. Массовая советская песня пропитана
еврейской интонацией. А итальянские, французские, испанские
песни? Евреи жили среди этих народов, наполняя их культуру
чем-то своим и подпитываясь
от них. Этот мировой "компот" и представлен
в нашей программе. Это нам близко. Мы, еврейский хор,
хотим спеть русскую песню. Мы ее споем так, как не споет
ни один русский коллектив. И это естественно, потому
что еврейская песня - сводная сестра исконно русской.
Как, впрочем, и наоборот. Помните анекдоты типа: один
еврей - это торговая точка, два - первенство мира по
шахматам, три - русский народных хор.
- Откуда приходит идея взять ту или иную песню в репертуар?
-
Мы с коллегами ищем пути развития нашего хора. Подбираем
тематические программы. Есть музыкальные пласты, в которых
нам интересно работать и сказать нечто новое. Моя излюбленная
тема - взять старый материал и вдохнуть в него новую
жизнь. Практически это получается совершенно новая музыка.
В нашем исполнении произведение становится современным.
Возьмем ту же "Мурку". Она была дешевой кабацкой,
блатной песней. Мы из нее сделали оперную сцену, продолжающую
тему измены в мировой классике. Получилось некое действо.
Песня стала не пошлой, а благородной. И люди, не знающие
о плохой, подзаборной репутации "Мурки", никогда
не скажут, что это блатная, пошлая песня.
-
Одно время вы были активно связаны с драматической сценой.
Нет ли попыток продолжить такой опыт?
- Я когда-то работал с Юрием Шерлингом,
одним из основоположников возрождения еврейской культуры.
Поэтому сделать нечто театральное мне, безусловно, хочется.
Но я не театральный режиссер. А наши попытки работать
внутри каких-то театральных спектаклей, на мой взгляд,
не слишком удачны. Существовал спектакль и пение в нем,
перечеркивающее художественное значение самого спектакля.
Пение настолько эмоционально сильное, что мы непроизвольно
перетягивали одеяло на себя. Сегодня мы стараемся создать
связное шоу, где будем не только петь, но и говорить
и танцевать. Эстетика мюзикла станет новой формой для
нас. Это еще и новая форма общения со зрителем. Можно
спеть песню об одиночестве хором, разговаривая с залом,
как один человек. Одному человеку легче захватить зал,
чем группе. Но уж если группе удается его захватить,
то впечатление потрясающее. Гораздо легче найти один
красивый цветок, чем сложить букет, но уж если ты сложил
букет, он намного лучше, чем отдельный цветок.
Борис
Слуцкий
Газета
"НОН-СТОП" 10-16 мая 2002 г.
